В конце 2007 года я работал охранником в музее, расположенном в старинных военно-хозяйственных постройках XVIII века, бывшей воинской части, заброшенной в постперестроечные годы, а недавно возрожденной властями как часть исторического наследия города.
Мой рабочий график был своеобразным: я дежурил сутками в паре с напарником, по очереди спав в небольшой каморке дворника, чтобы не попасть под наблюдение камер. Наша смена проходила в пространстве, где каждый зал пропитан духом ушедших эпох. На первом этаже музея располагались экскурсионное бюро и выставки народного творчества: лубки, резные ложки, вязанные куклы, глиняные черепки и даже каменные статуэтки, выражавшие суровую гримасу жизни. Особенно странным мне всегда казался зал, где возвышался огромный деревянный самострел – казалось, что его взгляд неспроста следит за каждым, кто осмеливается пройти мимо.
Второй этаж был закрыт для посетителей. На него вела лестница в конце длинного коридора, где остатки строительной пыли и известковых налетов создавали атмосферу заброшенности – рабочие разобрали практически весь пол, оставив лишь поперечные перекрытия, и в окна, завешенные паутиной, пробивался тусклый свет.
Однажды, в мрачный дождливый вечер, когда часы пробили полночь, я отправился в небольшую столовую музея, чтобы выпить крепкого кофе. Напарник уже спал в каморке, и я остался один на страже. Дверь столовой оставил открытой, чтобы можно было наблюдать за коридором. Сев за стол, я впал в состояние между бодрствованием и полудремотой – ведь сутки без сна начинают сказываться.
Вдруг из коридора мелькнула быстрая, почти незаметная черная тень, словно кто-то незаметно проскользнул мимо. Сомнения овладели мной: мог ли в музей проникнуть незваный гость? Вооружившись дубинкой, я решился проверить залы музея. Холодные коридоры оказались пустынны, но тревожный шорох шагов продолжал доноситься с потолка второго этажа – тихий, но отчетливый звук, словно кто-то ходил по битым кирпичам и оставлял следы на пыльном полу.
Около трех часов ночи ко мне подошел сменщик, которого звали Лёша. Он кивнул, услышав от меня о странных звуках, и сказал:
«Ходит уже, похоже, кто-то с высоты… Что будем делать?»
Лёша, опытный и спокойный, прислушивался к голосу ночи. Неожиданно звуки шагов ослабли, словно наш ночной гость улавливал наши разговоры и пытался отступить.
Кстати, в эти ночи к нам регулярно наведывались патрульные милиционеры. Они проводили свои бессонные часы в казармах – наше единственное укрытие в этом районе, где можно было провести время до рассвета. Видимо, именно в тот вечер сотрудники правоохранительных органов также были на посту, и, когда я сообщил им о странных звуках, они прибыли вместе с верной собакой-овчаркой. Мы поднялись по темной лестнице, освещаемой только фонариком, и, осмотрев пустой второй этаж, ощутили запах старой кирпичной пыли, пропитанный временем. Собака, с тревогой уставившись в одну из темных ниш, скулела, но ничего не обнаружив, мы списали все на крыс и мышей.
Вернувшись в столовую, я с Лешей попытался успокоиться за чашкой чая. Тогда Лёша, наконец, рассказал, что такие ночные звуки в этом здании – не редкость. Он поведал, как еще в молодости, когда служил в этом музее, видел силуэты, похожие на тени прежних обитателей казарм. «Сколько здесь людей прошло, сколько судеб оборвалось – и все они словно живут здесь, в этих стенах», – тихо сказал он, словно возвращаясь мыслями в прошлое.
Позже я ушел в свою каморку, но сон так и не нашел меня. После рассказа Леши, я вышел во двор, где прохладный дождь уже смывал остатки ночной сырости с полуразрушенных фасадов. Среди заброшенных дверей и темных окон казарм мне казалось, что невидимые обитатели наблюдают за каждым моим шагом. Чувство тревоги не отпускало меня, а тяжелый взгляд, будто из окна, заставлял нервно оглядываться.
Может быть, старинные стены музея хранят в себе слишком много воспоминаний, слишком много невысказанных историй… И в ту ночь я понял: некоторые тени прошлого никогда не покидают эти залы – они просто ждут своего часа, чтобы вновь пробудиться и напомнить о себе.